ИЗ СТАТЬИ: ВСТРЕЧИ В ПУТИ. ЛЕС И ПОЛЕ
[“Нева”, 1957, № 12, с. 175—176. Фортунато Евгения Ивановна — ленинградская писательница.]
На даче в Преображенском (теперь Толмачево) мне сказали, что в соседнем домике живет Иван Иванович Шишкин с дочерью-подростком.
— С утра до вечера пишет свои этюды...
Я едва дождалась утра, чтобы пойти поискать Шишкина и посмотреть, как он работает.
Его дача — вся красная — стояла отдельно от других, в глубине буйно разросшегося сада. Еще издали я искала взглядом знакомую мне по фотографиям фигуру в холщовой блузе с палитрой в руках под громадным, тоже холщовым зонтиком. Но в саду никого не было. “Наверное, уже ушел писать, — решила я. — Буду искать его”. Но где он может быть?
Река Луга не казалась мне красивой. Ничего интересного, по-моему, в ней не могло быть для художника — плоские берега, жалкая растительность. Вот разве дубы там, на пригорке, за извилиной реки?
Вскарабкавшись по круче, я уже издали увидела холщовый зонт и фигуру сидящего на складном стуле художника.
Подошла. Стала за его спиной и смотрю. Он писал дубы. И довольно долго делал вид, что меня не замечает. Потом слегка обернулся и спросил:
— Художница?
— Нет. Но очень люблю искусство, а ваши картины в особенности. Разрешите мне стоять здесь сбоку и смотреть, как вы работаете?
— Смотрите, только не мешайте.
Так началось наше знакомство.
За два месяца моего пребывания в Преображенском дня не проходило, чтобы я не виделась с Шишкиным. Мы встречались как старые знакомые, почти как друзья.
— Работать! Работать ежедневно, отправляясь на эту работу, как на службу. Нечего ждать пресловутого “вдохновения”... Вдохновение — это сама работа! — говорил Иван Иванович.
— Знаете, как работает Золя? Пишет ежедневно в определенные часы и определенное количество страниц. И не встанет из-за стола, пока не закончит положенного им на этот день урока. Вот это труженик! А как он изучает материал прежде чем начать писать! Как он знакомится со всеми деталями того, что собирается описывать!
Так работал и сам Шишкин. Работал ежедневно, тщательно. Возвращался к работе в определенные часы, чтобы было одинаковое освещение. Я знала, что в 2 — 3 часа пополудни он обязательно будет на лугу писать дубы; что под вечер, когда седой туман уже окутывает даль, он сидит у пруда, пишет ивы; и что утром, ни свет ни заря, его можно найти у поворота дороги в деревню Жельцы, где катятся сизые волны колосящейся ржи, где загораются и потухают росинки на придорожной траве.
Шишкин ко мне привык и как будто даже ценил мой настойчивый интерес к его работе. Стою, бывало, рядом с ним и восхищаюсь. На холсте яркими красками оживают небо, река, кустарник, лес...
— Иван Иванович, знаете, лес у вас более настоящий, чем в природе.
Он смеется.
Я не знаю человека, так влюбленного в наш русский лес, как был влюблен в него Иван Иванович Шишкин.
Помню, однажды меня застигла в лесу гроза. Сначала я пыталась укрываться под елями, но тщетно. Скоро холодные струйки потекли по моей спине. Гроза промчалась, а дождь лил с прежней силой. Пришлось идти домой под дождем. Свернула по тропинке к даче Шишкина, чтобы сократить путь. Вдали, над лесом, сквозь густую сетку дождя светит яркое солнце.
Я остановилась. И тут на дороге, возле дачи, увидела Ивана Ивановича. Он стоял в луже, босиком, простоволосый, вымокшие блуза и брюки облепили его тело.
— Иван Иванович! Вы тоже попали под дождь?
— Нет, я вышел под дождь! Гроза застала меня дома... Увидел в окно это чудо и выскочил поглядеть. Какая необычайная картина! Этот дождь, это солнце, эти росчерки падающих капель... И темный лес вдали! Хочу запомнить и свет, и цвет, и линии.
Помню еще один случай. Я ходила в деревню Жельцы по каким-то хозяйственным делам. Жара была адова. Раскаленный песок на дороге буквально обжигал ноги. Я решила свернуть напрямик через поле. Шла очень быстро, опустив голову.
Остановил меня терпкий запах ромашки. Я опустила глаза и чуть не вскрикнула: все поле было сплошь покрыто ромашкой. Земля нигде даже не сквозила между сочными, сильными кустами с ярко-зеленой листвой и громадными звездами цветов. Можно было подумать, что ромашку посеяли здесь намеренно. А ведь это был пар, и ромашки, упорные и сильные сорняки, вероятно, мало радовали хозяев этого поля. Но что за прелесть!
— Что за красота! — услышала я как бы в ответ своим мыслям.
Иван Иванович стоял у самого края поля, не отрывая глаз от ликующих цветов.
— Я — случайно, — начала я.
— А я второй раз прихожу. Дочь открыла эту прелесть и прибежала в венке из ромашек. Осторожнее! Вы чуть не раздавили! — И, нагнувшись, он выпрямил примятый мною роскошнейший куст.
Таким — влюбленным в каждый цветок, в каждый кустик, в каждое деревцо, в наш русский лес и полевые равнины — я всегда вспоминаю Ивана Ивановича Шишкина.