|
|
|
|
20 мая 1862 г.
Сегодня были на постоянной выставке, за вход платится 2 1/2 зильбен гроша — одна небольшая зала, разгороженная ширмами и мольбертами, — картин довольно много; кроме того, есть довольно много итальянских этюдов масляными красками на бумаге; рисунков карандашом также порядочно, акварели, фотографии, но что это все за вещи — ужас! Мы [Вверху приписка Шишкина: “Постоянная выставка в Дрездене ему не понрави[лась”].] по невинной скромности себя упрекаем, что писать не умеем или пишем грубо, безвкусно и не так, как за границей, но, право, сколько мы видели здесь и в Берлине — у нас гораздо лучше, я, конечно, беру общее. Черствее и безвкуснее живописи здесь на постоянной выставке я ничего не видал — а тут есть не одни дрезденские художники, а и из Мюнхена, Цюриха, Лейпцига и Дюссельдорфа, более или менее все представители великой немецкой нации. Мы, конечно, на них смотрим так же подобострастно, как и на все заграничное. Кажется, так же подобострастно смотрит и сама немецкая публика — куда ни придешь, в музей ли или на выставку, везде бездна народу, и все, по-видимому, смотрят с удовольствием и с видом знатоков. Понравилось мне то, что во всей этой зале незаметно никакого шику — рамы не бросаются в глаза, весьма скромные. Драпировок около картин нет, и вообще в обстановке преобладает простота. Этим нам хвалиться нельзя — мы иногда любим закатить раму во сто раз дороже самой картины, обвешаем кругом драпировками и раму еще всадим в полированный ящик. До сих пор из всего, что я видел за границей, ничего меня не довело до ошеломления, как я ожидал, а, напротив, я стал более в себе уверен — не знаю, что дальше будет. Переберу некоторые картины постоянной выставки. [На полях приписка Шишкина: “и он перебирает понравившиеся ему вещи”.] Первая мне попалась очень хорошая вещь Гартмана [Речь идет о Людвиге Гартмане, славившемся своими картинами с изображением лошадей.] из Мюнхена — лошади на водопое, — пейзаж очень хорош, но особенно лошади написаны и нарисованы хорошо; я редко видел столько правды, и притом техника очень проста; это не то, что наш Сверчков. [Сверчков Николай Егорович (1817—1898) — живописец. Жанрист, автор охотничьих сцен, портретист, обращался также к историческим темам, занимался скульптурой. Учился в Академии художеств с 1827 г. С 1852 г. — академик, с 1855 г. — профессор.] Рядом с Гартманом стоит пейзаж из тех, что мы называем историческим, т.е. пейзаж с фигурами; это бегство в Египет, дичь страшная, заходящее солнце, как плешь бритого татарина — свету в нем нисколько, а картина вся красная; манера этой картины мне напомнила нашего академика Каменева. [Каменев Валерьян Константинович (1823—1874) — живописец. Пейзажист. Учился в Академии художеств с 1841 г. С 1857 г. — академик. Преподавал.] Тут же забрался известный нам по нашей постоянной выставке Леонарди [Страшинский Леонард (Вильгельм-Давид) Осипович (1827—1878) — живописец. Писал исторические и бытовые картины. Учился в Академии художеств с 1847 г. С 1856 г. находился в качестве пенсионера Академии художеств за границей. В 1862 г. получил звание академика.] — небольшой пейзажик, нечто вроде лесной глуши с камнями и травой на первом плане, написанных очень хорошо, но деревья, особенно штамбы, — плохо. Несколько слабеньких акварелей, итальянские этюды (не знаю чьи) очень плохи. Петцоль [Петцольдт Георг (1810—1878) — немецкий живописец и литограф. Пейзажист.] картина из Швейцарии, огромная дура, но зато выстрочена донельзя; тут еще несколько Швейцарских видов и, между прочим, озеро 4-х кантонов Рау [Раух Иоганн Непомук (1804—1847) — австрийский живописец и график. Пейзажист.] — страшная пошлость. Еще несколько пейзажистов, и все плохие. Honneck [Хоннек Адольф (1812—1879) — немецкий живописец и график.] пейзаж из римской Компаньи очень недурен; сюжет очень прост — камни на первом плане, и между ними видны поля и горы; написаны смело и хорошо. На почетном месте стоит большая картина Шольтца [Шольтц Юлиус (1825—1893) — немецкий живописец. Автор исторических картин. Шишкин имеет в виду картину “Банкет генерала Валленштейна”.] — какой-то банкет средних веков, писана довольно бойко и не без вкуса, но страшно бестолкова, вроде наших Хлебовского [Хлебовский Станислав (1835—1884) — живописец. Писал исторические и бытовые картины. Учился в Академии художеств. В 1859 г. получил звание классного художника.] и, пожалуй, Микешина; публика около нее толпится. Рисунки, пейзажи карандашом очень плохи, должно быть еще учеников, мы гораздо лучше рисуем. Обратила на себя внимание одна фотография с картины Мейснера [Мейснер Эрнест Адольф (1837—1902) — немецкий живописец и гравер. Жанрист, пейзажист и анималист.] из Цюриха — овцы стоят у разломанного прясла и некоторые перепрыгивают через него — очень хорошо. Вот и все, об остальных, право, нечего сказать — исторические картины, идиллические пейзажи, портреты отвратительные телячьи морды, выставка незавидная. Вот что-то скажет здешняя Академия художеств и некоторые мастерские — думаем на днях забраться, — в музее еще не были, все не можем закупить материала, так это здесь бестолково, нигде ничего нет — эта пресловутая заграница, черт бы ее побрал! Зонта и мольберта складного не можем найти, нужно заказывать.
Сегодня после обеда мы пошли в первый раз с Якоби рисовать и рисовали
так себе для начала; но, что всего лучше, так это не любопытство
здешней публики, проходят себе, не обращая внимания, если даже подойдет
на минуточку, то с видом поощрения, и сейчас же проходит, это очень
хорошо.
Осмотреть враз и к тому пробежать скоро нет возможности, так как
галерея большая и по большей части старый хлам громадных размеров.
Великолепные Вандики, Рубенсы, Мурильо, Вуверманы, Рюисдали и пр.
пересыпаны этим хламом, исторической пылью. Знаменитая Мадонна не
произвела на меня никакого впечатления, очень понравился Спаситель и
божья матерь, но этот поп и внизу умиленная Варвара тут совершенно
лишние.
Сегодня день почти потерян в художественном отношении, нигде не были и
ничего не видали; впрочем, шатались по городу, кое-что покупали из
мелочей, а большую часть дня провели в приготовлении шкатулок для
красок к предстоящей поездке в Саксонскую Швейцарию. Гуляя, мы
пробрались вверх по Эльбе, откуда вид на Дрезден очень недурен; но сама
Эльба смешна, особенно теперь, были все дожди, и вода с гор, вероятно,
текла по глине, оттого вода в Эльбе чистая мумия [Мумия — коричневая
краска.], отвратительна, и это бывает после каждого порядочного дождя;
вообще Эльба не стоит красок поэзии, которые так щедро расточали на нее
наши поэты.
');
//-->
|
|
|
|
|
|